– Он не может полюбить меня, потому что любить во мне нечего, – сказала она маленькой серой птичке, которая, склонив голову набок, казалось, слушала ее со всем вниманием. – И даже если б я с самого начала проявила доброту и понимание, – продолжила она, – сомневаюсь, что это могло подействовать. Поскольку Фицуильям Дарси продолжает любить Джейн Остин и, наверное, будет любить ее до самой смерти. Так что давай посмотрим правде в глаза, – сказала она своей маленькой слушательнице. – У меня нет ни единого шанса завоевать сердце мистера Дарси.

И она тут же рассердилась на самое себя, потому что и дураку было ясно: сердце мистера Дарси принадлежит Джейн Остин, и уж если ему так нужны эти ее письма, ничто не остановит его от поездки на аукцион «Сотбис», где он будет яростно торговаться за этот лот, как и подобает влюбленному миллионеру.

– Кроме того, – с горечью добавила художница, – если даже он и не купит это письмо, содержание его не долго будет секретом. Через десять минут после окончания торгов его вскроют, и весь мир узнает, что там написано… так мне, во всяком случае, кажется.

Явно недовольная этими рассуждениями Элизы – безупречными, с точки зрения Джерри, – маленькая птичка что-то сердито прочирикала ей, взмахнула крылышками и улетела.

Тут Элизу вдруг пробрал озноб. Она торопливо собрала принадлежности для рисования и двинулась к дому, который по мере наступления темноты словно ожил, осветился мерцанием множества свечей. По дороге она размышляла о том, что надо бы собрать вещи и немедленно покинуть Пемберли. В суете, царившей перед началом Бала роз, ее отъезд останется незамеченным.

Да, это трусость. Бегство – самый легкий выход. Но он будет быстрым и безболезненным, по крайней мере для нее.

Однако в глубине сердца Элиза понимала: она просто не способна на такую жестокость. Ведь Дарси раскрыл перед ней душу, доверился ее уму и воображению, и она выслушала его и вопреки самой логике поверила в его абсолютно невероятную, невозможную, сумасшедшую историю.

И самое меньшее, что она могла для него сделать, – это пойти и объявить о своем решении.

ГЛАВА 34

Вернувшись в залитый светом дом, Элиза проскользнула незамеченной мимо основных помещений и быстро поднялась на второй этаж, где царил полумрак. Благополучно оказавшись в Розовой спальне, плотно притворила за собой дверь, а потом привалилась к ней спиной. И так и стояла, терзаясь угрызениями совести. Она изо всех сил старалась, чтобы никто ее не заметил, а это означало, что она избегает встречи с Дарси.

Да, разговор предстоит не из легких, и художница снова подумала: а не лучше ли собрать вещи и улизнуть тайком. До ворот можно добраться в одной из пустых карет, они так и снуют взад-вперед, доставляют к дому все новых приглашенных.

Элиза стояла у двери еще с минуту, обдумывая ситуацию. Перед глазами ее возник образ Дарси.

«Нет, – решительно тряхнула она головой, – я не могу бежать тайком от этого благородного, доброго человека! Пойду на этот чертов бал и честно скажу ему с глазу на глаз, что писем моих он не получит. Извинюсь и объясню, что Джейн Остин – это его проблема, не моя. Вот пусть сам ею и займется».

Приняв решение, Элиза подошла к гардеробу, где висело темно-зеленое бархатное платье, выбранное для нее Дженни.

Однако, заглянув внутрь, с удивлением увидела, что платья там нет. Она распахнула все дверцы, заглянула во все отделения. Но если не считать джинсов и нескольких маек, которые она привезла с собой, гардероб был пуст.

Хмурясь, Элиза оглядела комнату. И внезапно увидела лежавшее на постели платье из розового шелка с пышной юбкой и низким вырезом; оно почти сливалось по цвету с покрывалом, потому она и не заметила его сразу.

Элиза подошла к постели и воззрилась на этот шедевр портновского искусства. Потом подняла глаза, взглянула на портрет в алькове. Роуз Дарси взирала на нее все с той же загадочно-насмешливой полуулыбкой на губах.

– Бог ты мой! – прошептала Элиза, только теперь поняв, что таинственно возникшее в комнате платье – копия того, в каком позировала красавица Роуз.

Точно такое же розовое шелковое бальное платье лежало перед ней на постели.

Тут дверь приоткрылась, в спальню заглянула Дженни.

– К тебе можно?

Элиза молча кивнула и указала дрожащим пальцем на кровать.

– Ты только посмотри, Дженни!

Дженни заулыбалась. И вошла в комнату. На ней было тяжелое платье из золотистого шелка, расшитое блестками, оно придавало волшебное сияние ее коже цвета эбенового дерева.

– Фиц сказал: он хочет, чтобы ты надела его сегодня.

– О, но я не могу! – воскликнула Элиза.

Дженни пожала плечами.

– Тогда тебе придется идти на бал в простых джинсах, потому как я отдала зеленое платье одной из дам.

Элиза осторожно приподняла с кровати облако нежно-розового шелка. Под платьем оказалась пара шелковых бальных туфелек в тон и пышная нижняя юбка с ручной вышивкой в виде цветущих веток шиповника. Элиза приложила платье к себе и повернулась к Дженни.

Та взглянула на нее, потом на портрет Роуз Дарси в алькове и одобрительно кивнула.

– Изумительно, правда? – сказала она. – Я говорила Фицу, возможно, его придется переделать, но сейчас вижу, он был прав. Никакой переделки не требуется.

Элиза оглядела себя в зеркале и увидела, что это восхитительное платье сшито словно специально по ее мерке. И сидит превосходно.

– Поразительно! Стоит только вспомнить, что это платье никто не носил вот уже двести лет! – восклик нула Дженни.

Элиза, оторвавшись от зеркала, с ужасом уставилась на свою новую подругу.

– Так это настоящее платье Роуз Дарси? Не копия?

– Ну конечно настоящее. Утром Фиц послал нас с Арти в музей в Ричмонде именно за ним, – рассмеялась Дженни. – Я уж было подумала, что нам придется брать его с боем. Какая-то старая замшелая хранительница твердила, что это бесценный исторический артефакт. И если с платьем что-нибудь случится, она оторвет нам головы.

– Но скажи, Дженни, зачем Фицу понадобилось все это? – недоуменно спросила Элиза и опустила платье обратно на кровать, точно оно жгло ей руки.

Дженни Браун, уперев руки в бока и прищурив один глаз, смотрела на растерянную художницу.

– А как ты сама думаешь?

Элиза лишь покачала головой, не осмеливаясь высказать единственное пришедшее на ум предположение. Снова взглянула на пышную пену бледно-розового шелка и осторожно приподняла платье с кровати. Оно было таким восхитительно легким, нежным, воздушным, казалось, вот-вот взлетит в воздух, точно перышко.

– А если с ним действительно что-то случится? – прошептала она.

– Подумаешь! – отмахнулась Дженни. – Всего лишь какое-то платье!

– Но… ведь в музее тебе сказали, оно бесценно… – пробормотала Элиза.

– Уж прямо! – фыркнула Дженни. – И потому напялили его на дурацкий манекен и выставили в витрине, за стеклом, как какое-нибудь птичье чучело! Там оно мертво, Элиза. – Дженни снова улыбнулась, точеные черты ее лица словно осветились. – Когда ты наденешь этот роскошный туалет на бал, платье оживет снова, впервые за двести лет. – Она подняла глаза и взглянула на портрет Роуз Дарси, невозмутимо смотрящей на нее из позолоченной рамы. – Платья положено носить, особенно такие красивые!

Элиза продолжала держать почти невесомое платье и вдруг заметила, что руки у нее дрожат. Ее раздирали сомнения. Доселе безупречно выстроенные логические выводы рушились ко всем чертям. Неожиданный и невероятный поступок Дарси потряс ее до глубины души.

– Но почему? – шепотом спросила она во второй раз. – Я, честное слово, Дженни, не понимаю, зачем это ему понадобилось. – Элиза опустила глаза и добавила еле различимым шепотом: – Я обращалась с ним… просто ужасно! – Она продолжала держать шуршащее платье перед собой. – Тогда зачем он…

Она не договорила, испугавшись, что голос выдаст пробудившуюся в сердце надежду.

Дженни покачала головой и вздохнула.